Листопад - Страница 7

Ведьмарь огляделся – на сей раз, чтобы убедиться в отсутствии ненужных зрителей. Встал поудобнее, равномерно распределив вес тела на обе ноги. Запрокинул голову, ощущая сквозь сомкнутые веки теплое касание полуденного солнца, широко распростер руки, принимая мир в объятья, сосредоточился, и миг спустя все его существо захлестнула волна безудержного, первобытного ликования, и он разом вспомнил, как это прекрасно – когда прыжок не влечет за собой падение, а в жестких пластинах перьев трепещет упругий воздух.

Последней человеческой мыслью было: «Интересно, что бы подумала Леся?».

***

Сороки-вороны во второй раз за день покинули лакомую добычу. Найдя убежище на ветках, они с удивлением наблюдали, как вытягиваются лапы, укорачивается морда, уплощается грудная клетка, тает мохнатая шерсть, а из-под нее показываются обрывки одежды.

Перевоплощение не заняло много времени.

Одна за другой, птицы робко спускались вниз.

Клевать человеческий труп.

***

Находка завораживала. Вроде и не было в ней ничего особенного: потускневшее лезвие с желобком посредине, простая оплетка с притороченной петелькой, чтобы опоясать запястье, но ребенок сразу почуял исходившую от него силу, исподволь перетекающую в держащие нож ручонки. Первый порыв – бежать к отцу, похвалиться – быстро угас. Отец наверняка отберет лесной подарок, пообещав отдать «когда вырастешь», а там и вовсе потеряет или сыщет законного владельца. Так не годится.

Оттянув ворот рубашки, мальчик попытался спрятать нож за пазухой.

Не тут-то было.

В десяти локтях от него, хлопая крыльями, упала с неба огромная черная птица. Неуклюже подпрыгнула, сворачивая крылья. Утвердившись на земле, косо глянула на мальчика голубым глазом, неодобрительно нахохлилась, и, вытянув шею, хрипло каркнула:

– Дай!

Малыш попятился, выставив вперед зажатый в обеих ручонках нож.

Ворон прыгнул за ним, помогая себе крыльями.

– Кра! Дай!

– Рыжок, взять! – тонким, срывающимся голоском выкрикнул мальчик.

Собака заскулила, переводя взгляд с хозяина на птицу, отвернулась и легла, стыдливо уткнувшись мордой в лапы.

Ворон нахохлился, встряхнулся.

– Дай сюда, – ровным, безжизненным голосом сказал светловолосый мужчина, протягивая руку за ножом.

Ребенок так никогда и не понял, что толкнуло его на эдакую дурость. Завизжав от ярости, как загнанный в угол волчонок, он бросился на ведьмаря, целя ножом в живот повыше паха.

Взрослый человек легко увернулся, ребром ладони ударил мальчишку по затылку.

Нож упал на землю. Ребенка отбросило в сторону, щуплое тельце вспороло золотой ковер, несколько раз перекатилось по земле и безжизненно застыло лицом вниз. Рыжий пес коротко взвыл, но не тронулся с места.

Ворон подпрыгнул, развернул крылья. Черные когтистые лапы на лету подхватили нож за рукоять, перья охнули-хлопнули от натуги, птица с трудом набрала высоту, поднялась над лесом и полетела прочь.

Пролетая над болотом, она разжала когти.

***

Когда отец, привлеченный истошным лаем Рыжка, нашел сына, тот уже не мог плакать в голос – беззвучно разевал рот, размазывая по лицу слезы. Испуганный мужчина подхватил ребенка на руки, торопливо ощупал вздрагивающее от плача тельце. Если не считать опухшей шеи с уродливой синюшной полосой посередине, мальчик был цел и невредим. Худо-бедно, его удалось успокоить и расспросить. О ноже, как ни странно, ребенок забыл напрочь. Зато ведьмаря, ударившего его по шее и обернувшегося вороном, запомнил очень даже хорошо…

Не спуская сына с рук, отец побежал обратно в деревню, забыв на поляне сброшенный с плеч, наполовину уже полный кузов.

***

По дну оврага змеился ручей, запруженный и широко разлившийся у самого истока – родника, выбивавшегося на свет из-под широко расставленных корней старой ольхи.

Одни ручьи с победным журчанием промывают себе дорогу в глинистом песке, другие – звонко выбивают дробь на обкатанных голышах, либо, напротив, молча крадутся в траве, заставая врасплох нездешнего путника. Этот же тихо, задушевно ворковал с устилавшими дно черными прелыми листьями, словно предлагая присесть на бережку и послушать бесконечную, старую как мир историю.

Мужчина неторопливо разделся, ровно сложил одежду и, не пробуя воду ногой, размашисто шагнул в нее – сразу по пояс. Глубоко хватанул воздуха и присел, целиком скрывшись под водой. Голое тело обожгло жидким льдом. Светлые волосы развевались в потоке подобно белому пламени на ветру. Вода стирала, раздирала в клочья, уносила прочь связанное с ножом проклятье, не успевшее пустить червоточину в чистой душе ребенка, но едва не завладевшее соприкоснувшимся с ним вороном.

Стирала, казалось, вместе с кожей.

Он вынырнул, стуча зубами от холода. Ощущение чего-то грязного, липкого и противного исчезло одновременно с последними крупицами тепла. С немалым трудом одевшись– закоченевшие пальцы не гнулись и почти ничего не чувствовали, – он опустился на четвереньки, склонил голову. Представил, как на плечи ложится теплая, тяжелая шуба, принося с собой тепло и уют.

«Она сказала – люди должны помогать друг другу, – запоздало подумал-вспомнил он. – Но быть может, я всего лишь ворон, обернувшийся человеком… Или волк, обернувшийся вороном…»

Встряхнувшись, он побежал вдоль ручья, принюхиваясь к глинистой, влажной земле, слегка отдающей тленом. Там, где правый берег оврага опускался на высоту волчьего прыжка, он подбросил в воздух гибкое поджарое тело и с легкостью выскочил из вымытой паводками западни, перерезавший лес точно пополам.