Листопад - Страница 4

Он остановился так резко, словно услышал чей-то жалобный, умоляющий голос. Огляделся по сторонам, заметил, осуждающе покачал головой и, соступив с тропы, подошел к молодому кленику, беззвучно плакавшему янтарными каплями сладкого сока. Чья-то шкодливая рука, не подумав, на ходу полоснула его ножом, проверяя, хорошо ли заточен. Ведьмарь коснулся рассеченного ствола, что-то прошептал, и его рука поползла вдоль раны, оставляя за собой зеленую полосу молодой, не успевшей растрескаться от зимней стужи, гладкой коры.

– Пойдем, – велел он, отступая. – Да рот-то закрой, перепел влетит.

– Как это вы его… а? – прошептала она, переводя взгляд с дерева на его руки – самые обычные, только без загрубевших мозолей и обломанных ногтей.

Он неопределенно пожал плечами, не зная, как объяснить простой селянской девочке, что он всего лишь восстановил нарушенное равновесие. И, если понадобится, с той же легкостью склонит чашу весов в другую сторону, одним прикосновением отняв жизнь у сломанного ветром деревца, чтобы не мучилось понапрасну, пытаясь напитать вянущие листья из скопившейся под упавшим стволом лужи.

– Пойдем, – повторил он. – Уже немного осталось.

И правда – быстро дошли.

Леся охнула и выронила листья. Кумушки-сороки, недовольно треща и каркая, черно-белой стаей взвились в воздух с мохнатого бугра и осели на ближайших деревьях.

– Не подходи, – буркнул он. Раздувшийся труп волкодлака – не шибко приятное зрелище даже для мужчины, а уж девушке и подавно нечего на него смотреть.

«Вот и я бы мог… так же», – подумал он, отводя взгляд от закостеневшей в оскале морды. Волкодлак так и не перекинулся человеком. Жаль. Интересно было бы глянуть, за кем ведьмарь охотился последние три недели. Ничего, земля слухами полнится, скоро он узнает, где, в какой деревне, пропал рослый черноволосый мужик. Надо обязательно отыскать его перекид; вот закончит с дурехой и поищет.

Меч лежал там, где накануне выпал из опустившейся руки. Из-под листвяной осыпи выглядывал только черный от крови кончик, еще часок-другой – и пришлось бы браться за грабли. Ведьмарь присел на корточки, бережно разгреб листья, поднял за рукоять и повернул острием вверх, оглядывая помутневшее лезвие.

К воронам, облепившим ветви, подсела еще одна. Тут же поднялась свара – на новенькую набросились две товарки, та же лишь уворачивалась и придушенно каркала приоткрытым клювом.

– Батюшка ведьмарь, а ты понимаешь, о чем они говорят? – с подкупающей застенчивостью спросила Леся, пряча глаза за приспущенными ресницами.

Он машинально прислушался. Вороны ругались. Из-за чего, он не видел. Несъедобного. Может, стянули у зазевавшейся женщины золотую серьгу или яркую бусину, а то отыскали на лесной тропе оброненную кем-то монетку.

– Нет, – отрезал он.

– Совсем-совсем? – неподдельно огорчилась она.

Он привычно отмолчался. Что значит «говорят»? Животные жили чувствами. Ругались. Радовались. Любили друг друга. Тосковали. Предупреждали об опасности. Испытывали жажду, голод, холод или боль. Это он понимал. Говорили только люди. И, по большей части, совершенно напрасно.

– А мне иной раз сдается – все-все понимаю, – серьезно сказала Леся. – Вот собака залаяла, дядя идет во двор проверять, а я и без того знаю – сосед по улице прошел, через забор от скуки глянул, Брас и брехнул для острастки.

– Бывает, – равнодушно отозвался он.

– Дядя тоже не верит… – вздохнула она.

– Дядя родной, кровный?

– Да, по матушке.

– Не обижает он тебя?

– Что ты, батюшка! – оторопела она. – У них с тетей своих детей нет, так они меня доченькой называют, приданое богатое дают – корову стельную, земли пахотной две десятины, а может, и все три…

– И что, сыскался охотник? – хмыкнул он.

Леся мило покраснела.

– Сыскался … – прошептала она. – Только я за него не хочу… не люб он мне, и все тут. Тетя меня увещевает: мол, стерпится – слюбится, ну, я ему пока ответа и не даю…

Ему хотелось сказать: «Так пошли его к багнику лысому! Ты девка красивая, невеста завидная, рано или поздно сыщешь парня по сердцу». Но какое ему дело до только-только заневестившейся дурехи, которая сама толком не знает, чего ей хочется? Может, и вправду – слюбится…

– А недруги у тебя есть?

– Откуда? – неподдельно удивилась она.

Он пожал плечами.

– Мало ли откуда. Женихов у подружек не отбивала? Может, хвалилась чем – да позавидовали?

Она надолго задумалась, потом решительно покачала головой – нет.

– Ну ладно, – буркнул он, прекращая расспросы. Авось на месте сумеет разобраться – кому и чем не угодила доверчивая девка.

Шорох листьев предостерег, насторожил его, заставив повернуть голову.

Крупный серый волк, наполовину укрытый тенью, пошатываясь на негнущихся лапах и гортанно, бессмысленно рыча, в упор смотрел на ведьмаря, не узнавая. В углах пасти пузырилась густая белая пена, хлопьями капая на мокрую грудь.

«Вожак… Да как же его угораздило? – с горькой досадой подумал он. – Зачем он подпустил к себе волкодлака? Защищал подругу? Волчат? Или просто стакнулись на лесной тропе?».

Он давно знал этого матерого, умного, полуседого волчару. Знал его стаю – самую большую и удачливую в этих краях. Знал любопытную, ясноглазую самку и ее сеголетний выводок, неуверенно пробующий голоса под растущей луной. Знал и искренне сожалел о том, что ему предстояло сделать. От укуса волкодлака нет спасения ни человеку, ни зверю и, наверное, старый волк это понял, убежав прочь от стаи, от той, кто была ему дорога. Убежал прежде, чем застелет глаза пеленой необузданной ярости, что заставляет бешеного зверя кидаться на всех без разбору, пока не качнутся, выравниваясь, вселенские весы, остановленные недрогнувшей рукой.